|
|
«Б
О Л Ь Ш А Я Х И М И Я»
|
|
Поразительно бедной кажется обыденная жизнь в Москве начала
шестидесятых годов, глядя даже из нынешних кризисных времён. Но, были,
были-таки местами редкие очаги удивительного изобилия, немыслимого в
настоящее время. Одним из таких очагов мне вспоминается лабораторный
кабинет химии в заурядной городской школе №40, где учились питомцы
внешторговского интерната на Большой Пироговской , то есть, мы. Чего же
там только не было: не только примитивные щёлочи, разнообразные, хоть и
одинаково страшные кислоты, индикаторы, чтобы отличать их друг от
друга, и всяческие соли в ассортименте, но также редкие и опасные
агрессивные металлы, вроде калия или натрия, хранившиеся поэтому с
осторожностью и в керосине. Всем этим обширным хозяйством заведовала Римма Евлампиевна, наша химичка, дама, ростом невеликая, но вполне авторитетная и строгая. Несмотря на все риммины строгости, воровство химреактивов процветало, потому что свои волшебные сокровища она хранила в открытых деревянных шкафах, и грех было не попользоваться этим обстоятельством. Тащили, понятно, не всё подряд: кому, например, обыкновенная сода может понадобиться? Но щелочные металлы, так, только подавай! Из наших, интернатских, кто-то здорово опалил себе физиономию, когда украденный калий перегрузил из керосина зачем-то в раковину с водой. Щелочные металлы вообще пользовались у нас особой популярностью. Но самым любимым и востребованным был, конечно, магний, его растаскивали быстро и без остатка. Ещё бы: никаких тебе заморочек с керосином, а горит ослепительно-белым пламенем – на загляденье! За всем этим богатством и разнообразием чудесных вещей в обычном школьном классе проглядывала, как сейчас мне представляется, хрущёвская пропагандистская трескотня насчёт «химизации всей страны», ужасно актуальная и политически злободневная в те далёкие и наивные времена. Но тогда я об этом особо не задумывался, а задумывался совсем о другом: о том, что бы ещё спереть из реактивов, и, главное, что с этим потом сделать? Придумал, в конце концов, и замыслил делать взрывчатку. Зачем? А затем, чтобы взорвать что-нибудь. Украсть же для того я решил два непременных компонента: бертолетовую соль и красный фосфор (белый, вообще-то, гораздо интереснее, но не для моих серъёзных дел). Сказано – сделано. Где-то прочитал я к тому времени, что из этого чёрный порох делают охотничий в смеси с углём, а без угля – и того лучше: гремучая смесь образуется, вспыхивающая от простого сотрясения, короче говоря, именно, то, что надо! Появилось у меня постоянное занятие для скучноватых уроков Риммы Евлампиевны: бомбы мастерить. Поэтому садился раз в неделю за последний стол в её кабинете, поближе к заветному шкафу, доставал потихоньку и фосфор, и «бертолетку», и смешивал аккуратненько разноцветные порошки. На стёклышке лабораторном с помощью скальпеля творил я свою бомбу. Однажды смесь сама собой вспыхнула в процессе творчества, Римма ничего не заметила, но я обрадовался: значит, работает! Сейчас, в эпоху терроризма, всем ведомо полицейское определение «безоболочное взрывное устройство», но моя доморощенная взрывчатка сама по себе не взрывалась, требовался прочный корпус. Из доступных вариантов подходящими оказались флаконы из-под некоторых духов: литое прочное стекло, толстые стенки, плотно притёртая пробка, - всё это превращало невинную бутылочку, доверху набитую гремучей смесью, в настоящую боевую гранату. К сожалению, дефицит пустых флакончиков ограничивал производство боеприпасов, поэтому хватило поневоле только на четыре штуки. Говорят, Бог Троицу любит, и, хоть отнюдь не Божье дело я замыслил, но четвёртая бомбочка была предназначена мною только для испытания оружия. Испытание прошло вполне успешно: я швырнул набитый плотно флакон с четвёртого этажа, а белая вспышка и грохот во дворе среди дня перепугали не только птичек, но и соседей. Но их было немного, и они ничего не поняли, ни птицы, ни соседи. А боевое применение мои бомбы должны были найти по другую сторону нашего интернатского здания, на всегда оживлённой Большой Пироговской улице. Поздно вечером, с окончанием движения троллейбусов с пассажирами по своим обычным линиям, Пироговка превращалась в настоящую гоночную трассу, а сами неторопливые троллейбусы – в гоночные болиды: пустые машины разных маршрутов стремглав неслись по пустой улице к её началу, к стенам Новодевичьего, чтобы выстроиться там в очередь на ночную стоянку вдоль дороги. Трудно было даже вообразить чего-нибудь лучшего, чем в ночи мчащийся и сверкающий огнями троллейбус в качестве подходящего объекта для эффектного теракта. За давностию лет не вспомню, каким таким образом удавалось нам, детишкам тогда ещё малым, в полночь-заполночь запросто выходить из нашего интерната, шляться по ночным окрестностям и возвращаться в любое, практически, время. Поэтому в час ночи, вдвоём с Володей Кошариным (я впоследствии с ним встречался и узнал тогда, что стал «Коша» профессиональным велогонщиком) мы « на дело» вышли. «Первый блин – комом», - вечно правильные слова, поэтому сперва ничего не получилось у нас, кроме стеклянных осколков. Зато второй флакон сработал на славу: белым огнём полыхнуло вдоль пироговской мостовой и грохнул взрыв, а жертвенный троллейбус криво ткнулся в бордюр и сорвал рога свои с проводов с трескучим и ослепительным феерверком. Водила не только выжил, но и не замедлил погнаться за нами через тёмный сквер Девичьего Поля. Я никогда не бегал так быстро, чтобы спортсмен Кошарин сразу отстал, как вдруг остановил меня его истошный крик сзади. «Ну, всё, подумал, попался Коша, убьёт его теперь водила». Но никакого водителя уже не было, просто наткнулся впотьмах Вова на сучок открытым глазом и стоял в ужасе, обливаясь кровью. Не помню, как вернулись мы с одноглазым товарищем в интернат, навсегда, подумалось тогда, одноглазым. По счастью, обошлось: Волоша-Коша, поплакав кровью пару дней, выздоровел безо всякой медицинской помощи, только, вот, глаз его серый долго ещё красным оставался. Никто не узнал тогда про наши партизанские дела. Зато хрущёвский призывный лозунг насчёт чрезвычайной важности «большой химии» получил-таки внятное подтверждение в исполнении хулиганских малолеток. |
|
Михаил Малахин
27.02.2009 |